http://www.orgia.ru/
Mare Mirkie
Второй венок сонетов С. А. Калугина:
возможные и невозможные толкования
Второй венок сонетов Сергея Александровича Калугина, появившийся в Сети осенью 2013 года, спустя 23 года после первого, стал неожиданным и радостным подарком поклонникам творчества мастера, однако реакцию у поклонников вызвал весьма неоднозначную — от разочарованных реплик по поводу того, что «второй венок слабее первого», «проще», «не такой духовный» до обвинений в (цитирую) «конфессиональной агитации». Это, вкупе с разнообразными трактовками отдельных строк Венка, подвигло автора этих строк взяться за попытку анализа произведения. Не вдаваясь в объяснения спецлексики и названий (кои легко отыскать в любом поисковике), я ограничусь комментариями к тексту и рядом вероятных/невероятных толкований.
Прежде всего, категорически не согласен с мнением о «простоте» произведения. Второй венок — прямое продолжение первого и в художественном, и в личностно-духовном аспекте. Первый венок — это рассказ об осознании человеком себя, своего пути, своего единства с мирозданием. Второй венок — это продолжение и развитие темы — недаром начинает его ключевой мотив первого венка — мотив слова. Однако ныне мы имеем дело уже не со словами, которые отыскал автор, а со Словом. В единственном числе и с заглавной буквы.
I
Мы предоставим Слову наполнять
Проточенные временем ложбины,
Струиться вольно; то за пядью пядь
Превосходить уступы и теснины,
Чтоб вслед за тем с немыслимых высот
Обрушиться ярящимся каскадом.
Поистине: для слова нет преграды,
Им создан мир и всяка тварь живёт.
Чужда и страшна собственная речь
Тому, кто слову дал свободну течь,
Невыносима умственному взору:
Гремят глаголы, ширится поток...
Да не отвергнет милосердный Бог
Внимающих себе, как приговору.
Если в первом Венке проблематикой был поиск слов как средства выражения себя и мира через себя, то во втором мы видим, что становится с теми, кто отыскал слова — они прозревают за ними Слово (то самое, которым создан мир), и они внимают себе, как приговору.
Кстати, именно они. Лирический герой, отыскавший свои слова в первом Венке, во втором оказывается не один. Он уже не отдельно взятое Я, он — часть Ордена.
читать дальшеII
Внимающих себе, как приговору,
Немногочислен орденский союз.
Свет факела сквозь башенные створы
Сулит нам полночь в цитадели муз.
Здесь праведников оргия в разгаре,
И алой кровью пенится кратер.
Здесь пьют наотмашь лучшую из вер,
Не помышляя о венцах и каре.
Когда очнёшься под стеною хлева,
Припомни сон: Король и Королева,
Зерно и посох... но не тщись понять.
Лишь помни. И, быть может, через годы
Ты вновь отыщешь путь под эти своды,
И цепь замкнётся. Орден будет ждать.
В первом венке — «я». Во втором — «мы». В первом — индивидуальность, во втором — духовная общность. В первом — человек, во втором — человечество. Это — зрелость. Зрелость художника и философа, переход от личного к сверхличному.
Оставив без комментариев строки, свидетельствующие, насколько Орден подлинно нашедших Слово в себе отличается от организаций конфессиональной догмы, идём дальше.
III
И цепь замкнётся. Орден будет ждать
На тесных стогнах, сдавленный врагами.
Напрасно рог магистра станет звать
Далёкое спасительное знамя.
Ужасны взгляд и речи Короля.
Монарх подъемлет латную десницу:
«Кто Ордену на помощь устремится,
Да ведает, что ждёт его петля!».
Всё глуше, всё слабее рог звучит...
Монарх в седле незыблемо сидит,
Как бы внимая давешнему спору.
Умолкнул рог. Длань поднята опять.
Король со смехом требует призвать
Жену, архитриклина и жонглёра.
Последний образ вызвал особенно много толков в Интернете, вот только часть из них:
A.: Жена — это понятно для чего, архитриклин — это шеф-повар,
по-современному, а жонглер — символ развлечения. Т.е. ожидание
секса, хлеба и зрелищ. Второй венок гораздо проще первого.
B.: Это если рассматривать текст сонета. Для этого их зовет ко-
роль. Для чего их зовет орден? Ключ ведь всё переворачивает в ка-
кой-то мере.
A.: Не вижу переворота. Обычная дихотомия. Орден ждет то, что
призовет Король. Т.е. мир соблазнов и иллюзий, искушающий духов-
ный мир Ордена. А дальше выбор за человеком, туда или сюда (ну,
если, конечно, оставаться в рамках христианского миропонима-
ния).
Итак, жена, архитриклин и жонглёр. Эти три фигуры, как было замечено, сим волизируют соблазны земного мира — секс, еда, зрелища (развлечения). В таком значении символ упоминается в первый раз, когда «король со смехом требует призвать». Но вот следующий сонет:
IV
Жену, архитриклина и жонглёра
Разумный не допустит толковать.
Их вздорным басням, что подобны сору,
Не должно, как оракулу, внимать.
Но мы с тобой, мой друг, презрели разум!
Нам дух живит фалернская струя.
Жена, архитриклин... о чём бишь я?
Любимый друг, осушим чаши разом!
Над миром ночь, и Пестум засыпает.
Под звон цикад в бездонном небе мая
Сатурн вступает в области Стрельца.
Пока на кровле не взликует кочет,
Мы будем пить и петь во славу ночи,
Укрывши лица и раскрыв сердца.
Казалось бы, значение символа сохраняется. Но кто в здравом уме будет «толковать» что-либо, наслаждаясь хлебом и зрелищами в обществе красотки? Однако не всё так просто. Потому что куртизанка, шеф-повар и артист, оказывается, не просто ублажают кого-то там, они рассказывают «вздорные басни, подобные сору» (ну, жонглёр-то — ещё ладно, дамочка — уже спорно, всё же Шахразады в каждом алькове не встречаются... а вот шеф-повару байки травить — вообще негоже, у него как бы другая компетенция...). Причём кто-то может оказаться способен внимать этим «вздорным басням» как оракулу... Представили картину: возлежит наш сластолюбец с прелестницей, наслаждаясь хавчиком и зрелищами, и «внимает» всему этому как оракулу — естественная картина?
Так о чём же речь?
Очевидно, о Великих арканах Таро. Это Таро в профанном понимании воспринимается как оракульная система и используется для «предсказания будущего». Подобные «предсказания» в кругах увлечённых мистикой личностей, скорее всего, и разумелись под «ложными баснями, подобными сору». К тому же, дальше оказывается, что братья Ордена, в отличие от кого-то «разумного», таинственную триаду толковать вполне себе допускают... И действительно, Таро доступно для толкования лишь тем, кто «отыскал слова», оставаясь недоступно «разумному» (т.е. мыслящему в рамках общепринятой парадигмы) человеку. Правда, если с Женой и Жонглёром всё сразу очевидно, то архитриклин интригует. Участниками дискуссии, поддерживающими тарологическую версию прочтения текста, высказывались предположения, что архитриклин — это паж кубков, однако автор считает это предположение, основанное только на визуальном образе карты, не слишком логичным (как вдруг один из Придворных арканов затесался в компанию Великих, почему тогда именно паж кубков, а не, к примеру, рыцарь мечей...). Автор полагает, что в данном случае имеется в виду Император как распорядитель/хозяин Пиршества, которое есть сама земная жизнь.
Однако смысл у фразы явно не один: тут же видим и второе значение символа: «разумный» (т.е. стандартно мыслящий) человек не видит смысла в утехах суетной, плотской жизни, но Ордену этот смысл виден, Орден ценит Жизнь во всех её проявлениях и понимает, что Бог — «за каждым стеблем, что к земле приник». Почему бы Слову (которым создан мир и всяка тварь живёт) отсутствовать и в том, что дают эти три королевские услады? Отыскавшие слова и прикоснувшиеся к Слову способны находить Его в простых радостях плоти так же легко, как в иных возвышенных вещах:
«Жена, архитриклин... О чём бишь я? Любимый друг, осушим чаши разом!»
Как образно, точно, тонко показан характер Ордена! Глубочайшая философская беседа за бокалом вина легко переходит в попойку, в состояние упоения плотью и материальным миром (ср. «я нежусь на прогретом мелководье, отпущены стремления поводья, и я лишь часть полуденной поры»). Орденские братья любят повеселиться, могут и нарезаться в хлам — им это отнюдь не помешает оставаться теми, кто они есть. Здесь нет «соблазнов», от которых необходимо отказаться, чтобы обрести духовность. Здесь «пить» и «петь» — родственные понятия, близкие, нераздельные... Это — не что иное, как каббалистическое погружение в Малкут из высших сфер. Это — не что иное, как подлинное понимание и чувствование того, что Кетер пребывает в Малкут, как Малкут пребывает в Кетер.
Кстати, в ВК-обсуждении уже было очень хорошо сказано о «калугинских качелях»:
Калугин мастер «качелей». То он возносит к небесам своей символи-
ческой лирикой, открывая райские врата и тайны мироздания. То
резко бросает оземь, разбивая полет души об камень бытовухи.
Действительно, «Луна над Кармелем» и «Селёдка» созданы одним человеком. Орден «внимающих себе, как приговору» знает толк в хорошей попойке, равно как и в таинстве Причастия. Это ж всё-таки ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ, ептыть
)
И да изыдут те, кто считает, что праведность и ханжеское трезвенничество-нравоучительство — это синонимы!.. Далее мы снова имеем возможность убедиться в том, насколько Орден не похож на обычную религиозную организацию.
V
Укрывши лица и раскрыв сердца,
Мы движемся к забытому чертогу —
Туда, где знак Дракона и Кольца
В рассветный час мерцает над порогом.
Идём сквозь мир, как воды сквозь песок —
Незримы, недоступны опознанью.
Созвездия меняют очертанья,
А путь всё так же близок и далёк.
Конец дороги будет очень прост:
Опустится, гремя цепями, мост,
В ущелье стриж мелькнёт крылатой тенью.
И к вечеру, собравшись за столом
И укрепившись хлебом и вином,
Приступит Братство к всенощному бденью.
Символическая и несколько фэнтезийная образность навевает мысли о чём угодно, кроме канонического монастыря... А ключевая фраза — «а путь всё так же близок и далёк» — не оставляет сомнений в том, что речь о духовном пути. Кто пройдёт — тот войдёт в двери, примет Причастие и будет допущен к бденью, впрочем...
VI
Приступит Братство к всенощному бденью:
Удачный для задуманного час.
Внимая покаянным песнопеньям,
Ключарь согбенный не заметит нас.
Мы прокрадёмся спящей галереей
Туда, где обвалилась часть стены,
И вырвемся гулять в лучах луны
По зарослям душицы и шалфея.
Ручей манит купаньем среди звёзд.
Долой вериги, вретище и пост!
Смотри: на водопой пришли олени.
Ужели мир живой не боле свят,
Чем те псалмы, что за стеной звучат,
И алтаря холодные ступени?
Религия (и другие общественные институты, а также мировоззренческие системы, основанные на догме) могут видеть праведность в следовании нормам, но праведность Ордена не скована нормами, т.к. основывается на глубоком единении с собой и с Вселенной. Для подлинной праведности купание среди звёзд — таинство, а созерцание оленей на водопое не менее важно, чем бдение перед алтарём. И в то же время никакие символы духовности не защитят ни от материального зла, ни от духовного падения:
VII
И алтаря холодные ступени,
К которым ты испуганно припал,
Ни Девы лик, что из глубокой сени
Глядит на сокрушаемый портал,
Не защитят тебя и не укроют.
Бьют ядра и летят химеры в пыль;
Таранный камень превращает в гиль
Опоры, балки, скрепы и устои.
Се мытарь по твою явился душу.
Он приступом идет и стены рушит,
Ступая по живым и мертвецам.
И он клинок, несущий гибель тронам,
Откованный под небом Скорпиона,
Омоет жаркой кровию Тельца.
Вероятно, слово «химеры» имеет второй смысл, кроме как указание на архитектурный декор храма? И в этом контексте «химерами» оказываются вообще религиозные представления, не подкреплённые подлинной духовностью?
Опять-таки, момент, вызвавший любопытные противоречивые мнения:
A.: Мне вот не даёт покоя вопрос: является ли седьмой сонет («И
алтаря холодные ступени, к которым ты испуганно припал») от-
ветом на шестой («Приступит Братство к всенощному бденью:
удачный для задуманного час»), и, соответственно, отрицатель-
ным ответом на вопрос в конце («Ужели мир живой не боле
свят...»)? (...) Сонет может быть о соблазне, искушении отринуть
псалмы и алтарь...
B.: А мне кажется, наоборот: если запереться в алтаре, забыв о
живом мире, то придёт такой вот печальный конец.
В самом деле, смысловой поворот довольно резкий, на все сто восемьдесят. От откровения, дающего понимание святости живого мира, в картину разрушения храма... Что это? Храм рушится потому, что недостаточно свят — не настолько, чтобы человек мог обрести святость в нём, ограничив себя и уйдя от природы? Или храм рушится потому, что служитель был нерадив? Скорее всего, всё же рушится он потому, что рушиться свойственно построениям человеческого разума. Храм, чему бы он ни был посвящён, — творение рук человеческих. Система есть творение человеческого разума. Она упорядочивает, но она же и ограничивает. Как любое вторичное творение, она обречена пасть... Но что делать тому, кто переживает крушение башни? Есть варианты.
VIII
Омоет жаркой кровию Тельца
И умастит редчайшими маслами.
В ковчежец поместит слюну скопца,
Творя над ней покров из заклинаний.
Толчёный оникс, известь и сурьму
Смешает и зальёт кипящей ртутью,
А после на полночном перепутье
Содеет круг — и тем прославит тьму.
О, сколько их, упавших в эту бездну,
Чей атанор безумием надтреснут!
Суфлёр, суфлёр, как небосклон твой сер!
И ты умрёшь, как все, и станешь пылью,
Узнавши цену всем своим усильям,
Когда взойдёт над миром Люцифер.
Снова вернулись к теме «вздорных басен» и подлинной духовности. Здесь — в противопоставлении подлинной алхимии и профанированной магии. Избравший второе — канет в Бездну, в то время как есть способ достойно явиться на последний Суд.
IX
Когда взойдёт над миром Люцифер
В невыразимой гордости и славе,
И все изводы человечьих вер
Пред ним падут и путь ему исправят,
Настанет срок проснуться королям.
И, путаясь в отросших рыжих косах,
На севере восстанет Барбаросса,
А на востоке — грозный Сулейман.
Их призовёт на битву дом Давида.
Смотри: в багровых тучах над Мегиддо
Сам Михаэль горящий меч простер!
Исус Навин, как встарь, вздымает руку.
А значит — в час, когда ударят луки,
На миг прервётся бег небесных сфер.
X
На миг прервётся бег небесных сфер,
И вскинется, разбужен тишиною,
На узком ложе старый кавалер,
Живущий при больнице на покое.
Он выйдет в сад, затопленный луной,
В недоуменье: как же так случилось,
Что всё вокруг волшебно изменилось,
И сам он не старик, а молодой?
Всё ярче реки лунного огня.
Он слышит ржанье своего коня
Там, в глубине разросшегося сада.
И вдруг, поняв, бросается вперёд,
Покуда ангел держит небосвод,
Открыв тропу для избранного стада.
Подавляющее большинство комментариев в обсуждениях Венка (причём значительная часть из них имеет негативную или же недоумённую окраску) касается 9-11 сонетов. Имею в виду вопрос о том, почему строка «когда взойдёт над миром Люцифер» лишена негативной коннотации и высказанного на сей счёт предположения, что под данным именем подразумевается Утренняя Звезда, а также многочисленные выпады по поводу «рая», колоритно изображённого Сергеем Александровичем в 11 сонете:
XI
Открыв тропу для избранного стада,
Господь её немедленно закрыл.
Поскольку всяк, кто ей избегнул ада,
С собою всё семейство притащил.
Набился рай пелёнками и воем,
Подштанниками, грохотом кастрюль,
Свекровями, что за своих сынуль
С невестками сражались смертным боем.
Теперь сам Пётр спать уходит в ад.
Гляди: два альгвасила там стоят.
Когда же мы спихнём весь этот хлам?
Мечтаю выйти из ворот Толедо
Живым, вдобавок плотно пообедав
И поклонившись древним королям.
Очевидно, что в сонетах 9-11 имеется в виду Апокалипсис (если не в прямом смысле, то, по крайней мере, как аллегория). Так что, наверное, всё-таки «Люцифер» употреблён в классическом значении. Без негатива — поскольку следом-то грядёт окончательное торжество праведников — так зачем паниковать?
Хотя, возможно, и здесь укрыт второй смысл: «взойти над миром» может и, действительно, Утренняя Звезда (именуемая Люцифером), а это уводит к куда более неоднозначным ассоциациям. «Избранное стадо», специально для несведущих, — это отсылка к тому же Апокалипсису, точнее, к месту, где говорится о последнем Суде и о том, что по его итогам лишь избранные войдут в Небесный Иерусалим.
Впечатляют комментарии по поводу 11 сонета: дескать, Калугин пренебрежительно относится к обывателям (действительно! Бедные! За что?! Неужели его настолько раздражает грохот кастрюль?!).
У него (Калугина) есть замечательное интервью журналу «Квир». В
котором он просто изничтожает идею «избранности». Он там го-
ворит: нет избранных, все в жопе, все грешные. Никто не вправе
считать себя выше другого. (...) И этот его подход мне близок. А
тут, во втором венке пошло деление на «мы» (орден) и на «они»
(свекрови и прочая грохочущая кастрюлями родня). И этот подход
мне не близок.
Между тем весь 11 сонет — это «пинок» в адрес буквалистичного, бездуховного понимания апокалиптического обещания рая для «избранного стада» в христианской традиции, а также таких вещей, как утверждение, что жена спасётся через своего мужа и т.д. Это не об обывателях, весь грех которых в том, что они гремят кастрюлями вместо того, чтобы думать о высоком. Нет, это о набожных дамах, которые, благостно укутавшись платками, ходят в церковь и бьют челом, но, выйдя из церкви и снимая платки, превращаются в стервозных мегер; о шипящих на всё и всех старухах, рассчитывающих на рай в силу того, что они неукоснительно соблюдают обряды; о тех, кто чуть ли не силой навязывает веру своим близким, пытаясь протащить их в рай (а главное — попасть туда самим; по блату; за общественную активность). Иными словами, дамы и господа, это стёб над «раем» тех, кто считает: следования догме достаточно, чтобы оказаться в числе «избранного стада», надень крестик — и автопилотом спасёшься (да при том ещё и сохранив тело со всеми плотскими радостями — чем не хорошо?). Но на самом деле попасть ТУДА возможно только совсем иначе...
XII
И, поклонившись древним королям,
Она выходит, глядя пред собою,
К баронам и блистательным князьям,
Толпящимся, как чернь, в её покоях.
Горящий город в стрельчатом окне
Отбрасывает огненные блики
На латы и на сумрачные лики
И отсветами пляшет на стене.
Возлюбленная, близок час исхода!
Нам небеса распахивают своды.
Вослед тебе, по облачным полям,
Прорвав тенёта лунного колодца,
Дорогою, ведущей через Солнце,
Мы выйдем к лебединым кораблям.
...Город горит, но это не касается тех, кто может следовать за НЕЙ (за таинственной НЕЙ, по поводу которой Интернет полнится вопросами — кто же она...). А ещё перед НЕЙ оказываются «чернью» «бароны и блистательные князья» (власть предержащие) — так что выясняется, что титулы, положение в обществе, земное благополучие — вполне можно назвать химерами в том значении, в каком обычно употребляется это слово. Зато лебединые корабли предстают вполне реальными...
XIII
Мы выйдем к лебединым кораблям
Июльским полднем, пахнущим смолою.
С кормы седобородый капитан
Приветливо помашет нам рукою.
Неспешно из мешков доставши снедь
И приложившись к фляге понемногу,
Мы сядем перед дальнею дорогой
И долго будем в облака смотреть.
За челноком идти придется в порт.
Рыбак доставит нас под самый борт.
И, руки протянув, как за наградой,
Навстречу сверху поданным рукам,
Мы присоединимся к морякам,
Берущим направленье на Плеяды.
Вполне себе чувственный (...Малкут пребывает в Кетер...) пейзаж, вот только чего-то не хватает. Ах, да: горящих городов, рушащихся церквей, склочных матрон, латных десниц, угрожающей петли... Всё это — позади, внизу, потому что. Всё прекрасно, чисто. Всё просто. Вот только чтобы достичь этого «просто», необходимо прорвать «тенёта лунного колодца» (путы Йесод, сфиры Луны, действительно оказываются на пути того, кто поднимается по Древу Жизни) и идти «дорогою, ведущей через Солнце» (Тиферет). Этой дорогой и впрямь можно подняться, только следуя ЕЙ — вечной возлюбленной философов — Истине. Она — Вечная Женственность, Мать Мира, Второй Аркан Таро. В образе «лебединых кораблей», покидающих юдоль скорби и страданий, как было замечено в обсуждениях, есть нечто толкиновское, точнее, толкинистическое — мотив СВОЕГО рая за границами земного мира, куда уходят те, кто перешёл грань смерти и бессмертия. Тут уж становится окончательно понятно, что центральная тема Венка — путь достижения рубедо и, как итог, — выход за рамки как оков материального, так и общепринятых представлений о духовности, и Плеяды, путеводные звёзды древних, в прямом смысле оказываются Гаванью для «лебединых кораблей», отправляющихся... в Небеса.
...Качели на миг останавливаются на самой высокой точке, замирают экстатическим, тонким ощущением прикосновения к Бесконечности... И идут вниз.
Речь не о них. Не о Небесах. Речь о здешнем. О мире... О живых людях. О нас с вами.
XIV
Берущим направленье на Плеяды
Искателям колхидского руна,
Бездумным и святым сынам Эллады,
Не знающим, что в мире есть вина,
Подобны мы, когда сюда приходим.
В глазах и в сердце плещется лазурь,
И кажется смешным бояться бурь,
А смерти — смерти просто нет в природе.
О боги, лишь неведеньем и светом
Вся жизнь живёт. И кружатся планеты,
И женщины не устают рожать,
В небытии проделывая бреши.
А их — пусть то начётника утешит —
Мы предоставим Слову наполнять.
Ключ, как было замечено в обсуждениях, «переворачивает» всё «неожиданным» образом: выясняется под конец, что это «Орден будет ждать жену, архитриклина и жонглёра». Действительно, и зачем только Ордену эти трое? Вариант — ждать новых искушений, чтобы утверждать свою духовность — притянут. Может быть, ждать, что когда-нибудь и те, кто сейчас живёт суетным, приобщатся к Ордену? Но если с женой (допустим, блудница) ясно, с жонглёром (лицедей) — более-менее, то архитриклин-то в чём провинился? Вряд ли разумно рассматривать его как символизацию греха чревоугодия. Впрочем, то, о чём говорит Ключ (как и весь Венок, впрочем), в любом случае слишком глобально для того, чтобы оставлять место таким частностям.
Ключ
Мы предоставим Слову наполнять
Внимающих себе, как приговору.
И цепь замкнётся. Орден будет ждать
Жену, архитриклина и жонглёра.
Укрывши лица и раскрыв сердца,
Приступит Братство к всенощному бденью,
И алтаря холодные ступени
Омоет жаркой кровию Тельца.
Когда взойдёт над миром Люцифер,
На миг прервётся бег небесных сфер,
Открыв тропу для избранного стада.
И, поклонившись древним королям,
Мы выйдем к лебединым кораблям.
Берущим направленье на Плеяды.
Ключ не переворачивает смыслы, а расставляет всё по местам: внимающие себе как приговору найдут Слово, Орден будет ждать исполнения законов миропорядка, где едины Природа, Человек и Божественная Пустота, а когда свершится Суд — обретшие Бога обретут свой рай.
Такая вот «конфессиональная агитка». Не ясно только, в агитации какой именно конфессии обвинили Калугина))
Второй венок сложнее первого. Первый венок прозрачен, как капля чистейшей воды, он говорит о том, что знакомо почти каждому (по крайней мере, из калугинской аудитории). Его не надо толковать — его поймёт всякий, кто пережил созвучное. А во втором нужно разбираться. Причём желательно — осушив чашу разом предварительно, что всем и рекомендую)
Оккультно-религоведческий журнал "Апокриф"
Официальное издание Ордена Белой Обезьяны
Жизнь 8. № 1 (97). Ноябрь 2015 e.v.
А между тем начинается тур Сергея Калугина на Дальнем Востоке. С чем всех (и Сергея Александровича, и жителей Дальнего Востока) категорически поздравляем!
Второй венок сонетов С. А. Калугина:
возможные и невозможные толкования
Второй венок сонетов Сергея Александровича Калугина, появившийся в Сети осенью 2013 года, спустя 23 года после первого, стал неожиданным и радостным подарком поклонникам творчества мастера, однако реакцию у поклонников вызвал весьма неоднозначную — от разочарованных реплик по поводу того, что «второй венок слабее первого», «проще», «не такой духовный» до обвинений в (цитирую) «конфессиональной агитации». Это, вкупе с разнообразными трактовками отдельных строк Венка, подвигло автора этих строк взяться за попытку анализа произведения. Не вдаваясь в объяснения спецлексики и названий (кои легко отыскать в любом поисковике), я ограничусь комментариями к тексту и рядом вероятных/невероятных толкований.
Прежде всего, категорически не согласен с мнением о «простоте» произведения. Второй венок — прямое продолжение первого и в художественном, и в личностно-духовном аспекте. Первый венок — это рассказ об осознании человеком себя, своего пути, своего единства с мирозданием. Второй венок — это продолжение и развитие темы — недаром начинает его ключевой мотив первого венка — мотив слова. Однако ныне мы имеем дело уже не со словами, которые отыскал автор, а со Словом. В единственном числе и с заглавной буквы.
I
Мы предоставим Слову наполнять
Проточенные временем ложбины,
Струиться вольно; то за пядью пядь
Превосходить уступы и теснины,
Чтоб вслед за тем с немыслимых высот
Обрушиться ярящимся каскадом.
Поистине: для слова нет преграды,
Им создан мир и всяка тварь живёт.
Чужда и страшна собственная речь
Тому, кто слову дал свободну течь,
Невыносима умственному взору:
Гремят глаголы, ширится поток...
Да не отвергнет милосердный Бог
Внимающих себе, как приговору.
Если в первом Венке проблематикой был поиск слов как средства выражения себя и мира через себя, то во втором мы видим, что становится с теми, кто отыскал слова — они прозревают за ними Слово (то самое, которым создан мир), и они внимают себе, как приговору.
Кстати, именно они. Лирический герой, отыскавший свои слова в первом Венке, во втором оказывается не один. Он уже не отдельно взятое Я, он — часть Ордена.
читать дальшеII
Внимающих себе, как приговору,
Немногочислен орденский союз.
Свет факела сквозь башенные створы
Сулит нам полночь в цитадели муз.
Здесь праведников оргия в разгаре,
И алой кровью пенится кратер.
Здесь пьют наотмашь лучшую из вер,
Не помышляя о венцах и каре.
Когда очнёшься под стеною хлева,
Припомни сон: Король и Королева,
Зерно и посох... но не тщись понять.
Лишь помни. И, быть может, через годы
Ты вновь отыщешь путь под эти своды,
И цепь замкнётся. Орден будет ждать.
В первом венке — «я». Во втором — «мы». В первом — индивидуальность, во втором — духовная общность. В первом — человек, во втором — человечество. Это — зрелость. Зрелость художника и философа, переход от личного к сверхличному.
Оставив без комментариев строки, свидетельствующие, насколько Орден подлинно нашедших Слово в себе отличается от организаций конфессиональной догмы, идём дальше.
III
И цепь замкнётся. Орден будет ждать
На тесных стогнах, сдавленный врагами.
Напрасно рог магистра станет звать
Далёкое спасительное знамя.
Ужасны взгляд и речи Короля.
Монарх подъемлет латную десницу:
«Кто Ордену на помощь устремится,
Да ведает, что ждёт его петля!».
Всё глуше, всё слабее рог звучит...
Монарх в седле незыблемо сидит,
Как бы внимая давешнему спору.
Умолкнул рог. Длань поднята опять.
Король со смехом требует призвать
Жену, архитриклина и жонглёра.
Последний образ вызвал особенно много толков в Интернете, вот только часть из них:
A.: Жена — это понятно для чего, архитриклин — это шеф-повар,
по-современному, а жонглер — символ развлечения. Т.е. ожидание
секса, хлеба и зрелищ. Второй венок гораздо проще первого.
B.: Это если рассматривать текст сонета. Для этого их зовет ко-
роль. Для чего их зовет орден? Ключ ведь всё переворачивает в ка-
кой-то мере.
A.: Не вижу переворота. Обычная дихотомия. Орден ждет то, что
призовет Король. Т.е. мир соблазнов и иллюзий, искушающий духов-
ный мир Ордена. А дальше выбор за человеком, туда или сюда (ну,
если, конечно, оставаться в рамках христианского миропонима-
ния).
Итак, жена, архитриклин и жонглёр. Эти три фигуры, как было замечено, сим волизируют соблазны земного мира — секс, еда, зрелища (развлечения). В таком значении символ упоминается в первый раз, когда «король со смехом требует призвать». Но вот следующий сонет:
IV
Жену, архитриклина и жонглёра
Разумный не допустит толковать.
Их вздорным басням, что подобны сору,
Не должно, как оракулу, внимать.
Но мы с тобой, мой друг, презрели разум!
Нам дух живит фалернская струя.
Жена, архитриклин... о чём бишь я?
Любимый друг, осушим чаши разом!
Над миром ночь, и Пестум засыпает.
Под звон цикад в бездонном небе мая
Сатурн вступает в области Стрельца.
Пока на кровле не взликует кочет,
Мы будем пить и петь во славу ночи,
Укрывши лица и раскрыв сердца.
Казалось бы, значение символа сохраняется. Но кто в здравом уме будет «толковать» что-либо, наслаждаясь хлебом и зрелищами в обществе красотки? Однако не всё так просто. Потому что куртизанка, шеф-повар и артист, оказывается, не просто ублажают кого-то там, они рассказывают «вздорные басни, подобные сору» (ну, жонглёр-то — ещё ладно, дамочка — уже спорно, всё же Шахразады в каждом алькове не встречаются... а вот шеф-повару байки травить — вообще негоже, у него как бы другая компетенция...). Причём кто-то может оказаться способен внимать этим «вздорным басням» как оракулу... Представили картину: возлежит наш сластолюбец с прелестницей, наслаждаясь хавчиком и зрелищами, и «внимает» всему этому как оракулу — естественная картина?
Так о чём же речь?
Очевидно, о Великих арканах Таро. Это Таро в профанном понимании воспринимается как оракульная система и используется для «предсказания будущего». Подобные «предсказания» в кругах увлечённых мистикой личностей, скорее всего, и разумелись под «ложными баснями, подобными сору». К тому же, дальше оказывается, что братья Ордена, в отличие от кого-то «разумного», таинственную триаду толковать вполне себе допускают... И действительно, Таро доступно для толкования лишь тем, кто «отыскал слова», оставаясь недоступно «разумному» (т.е. мыслящему в рамках общепринятой парадигмы) человеку. Правда, если с Женой и Жонглёром всё сразу очевидно, то архитриклин интригует. Участниками дискуссии, поддерживающими тарологическую версию прочтения текста, высказывались предположения, что архитриклин — это паж кубков, однако автор считает это предположение, основанное только на визуальном образе карты, не слишком логичным (как вдруг один из Придворных арканов затесался в компанию Великих, почему тогда именно паж кубков, а не, к примеру, рыцарь мечей...). Автор полагает, что в данном случае имеется в виду Император как распорядитель/хозяин Пиршества, которое есть сама земная жизнь.
Однако смысл у фразы явно не один: тут же видим и второе значение символа: «разумный» (т.е. стандартно мыслящий) человек не видит смысла в утехах суетной, плотской жизни, но Ордену этот смысл виден, Орден ценит Жизнь во всех её проявлениях и понимает, что Бог — «за каждым стеблем, что к земле приник». Почему бы Слову (которым создан мир и всяка тварь живёт) отсутствовать и в том, что дают эти три королевские услады? Отыскавшие слова и прикоснувшиеся к Слову способны находить Его в простых радостях плоти так же легко, как в иных возвышенных вещах:
«Жена, архитриклин... О чём бишь я? Любимый друг, осушим чаши разом!»
Как образно, точно, тонко показан характер Ордена! Глубочайшая философская беседа за бокалом вина легко переходит в попойку, в состояние упоения плотью и материальным миром (ср. «я нежусь на прогретом мелководье, отпущены стремления поводья, и я лишь часть полуденной поры»). Орденские братья любят повеселиться, могут и нарезаться в хлам — им это отнюдь не помешает оставаться теми, кто они есть. Здесь нет «соблазнов», от которых необходимо отказаться, чтобы обрести духовность. Здесь «пить» и «петь» — родственные понятия, близкие, нераздельные... Это — не что иное, как каббалистическое погружение в Малкут из высших сфер. Это — не что иное, как подлинное понимание и чувствование того, что Кетер пребывает в Малкут, как Малкут пребывает в Кетер.
Кстати, в ВК-обсуждении уже было очень хорошо сказано о «калугинских качелях»:
Калугин мастер «качелей». То он возносит к небесам своей символи-
ческой лирикой, открывая райские врата и тайны мироздания. То
резко бросает оземь, разбивая полет души об камень бытовухи.
Действительно, «Луна над Кармелем» и «Селёдка» созданы одним человеком. Орден «внимающих себе, как приговору» знает толк в хорошей попойке, равно как и в таинстве Причастия. Это ж всё-таки ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ, ептыть
)И да изыдут те, кто считает, что праведность и ханжеское трезвенничество-нравоучительство — это синонимы!.. Далее мы снова имеем возможность убедиться в том, насколько Орден не похож на обычную религиозную организацию.
V
Укрывши лица и раскрыв сердца,
Мы движемся к забытому чертогу —
Туда, где знак Дракона и Кольца
В рассветный час мерцает над порогом.
Идём сквозь мир, как воды сквозь песок —
Незримы, недоступны опознанью.
Созвездия меняют очертанья,
А путь всё так же близок и далёк.
Конец дороги будет очень прост:
Опустится, гремя цепями, мост,
В ущелье стриж мелькнёт крылатой тенью.
И к вечеру, собравшись за столом
И укрепившись хлебом и вином,
Приступит Братство к всенощному бденью.
Символическая и несколько фэнтезийная образность навевает мысли о чём угодно, кроме канонического монастыря... А ключевая фраза — «а путь всё так же близок и далёк» — не оставляет сомнений в том, что речь о духовном пути. Кто пройдёт — тот войдёт в двери, примет Причастие и будет допущен к бденью, впрочем...
VI
Приступит Братство к всенощному бденью:
Удачный для задуманного час.
Внимая покаянным песнопеньям,
Ключарь согбенный не заметит нас.
Мы прокрадёмся спящей галереей
Туда, где обвалилась часть стены,
И вырвемся гулять в лучах луны
По зарослям душицы и шалфея.
Ручей манит купаньем среди звёзд.
Долой вериги, вретище и пост!
Смотри: на водопой пришли олени.
Ужели мир живой не боле свят,
Чем те псалмы, что за стеной звучат,
И алтаря холодные ступени?
Религия (и другие общественные институты, а также мировоззренческие системы, основанные на догме) могут видеть праведность в следовании нормам, но праведность Ордена не скована нормами, т.к. основывается на глубоком единении с собой и с Вселенной. Для подлинной праведности купание среди звёзд — таинство, а созерцание оленей на водопое не менее важно, чем бдение перед алтарём. И в то же время никакие символы духовности не защитят ни от материального зла, ни от духовного падения:
VII
И алтаря холодные ступени,
К которым ты испуганно припал,
Ни Девы лик, что из глубокой сени
Глядит на сокрушаемый портал,
Не защитят тебя и не укроют.
Бьют ядра и летят химеры в пыль;
Таранный камень превращает в гиль
Опоры, балки, скрепы и устои.
Се мытарь по твою явился душу.
Он приступом идет и стены рушит,
Ступая по живым и мертвецам.
И он клинок, несущий гибель тронам,
Откованный под небом Скорпиона,
Омоет жаркой кровию Тельца.
Вероятно, слово «химеры» имеет второй смысл, кроме как указание на архитектурный декор храма? И в этом контексте «химерами» оказываются вообще религиозные представления, не подкреплённые подлинной духовностью?
Опять-таки, момент, вызвавший любопытные противоречивые мнения:
A.: Мне вот не даёт покоя вопрос: является ли седьмой сонет («И
алтаря холодные ступени, к которым ты испуганно припал») от-
ветом на шестой («Приступит Братство к всенощному бденью:
удачный для задуманного час»), и, соответственно, отрицатель-
ным ответом на вопрос в конце («Ужели мир живой не боле
свят...»)? (...) Сонет может быть о соблазне, искушении отринуть
псалмы и алтарь...
B.: А мне кажется, наоборот: если запереться в алтаре, забыв о
живом мире, то придёт такой вот печальный конец.
В самом деле, смысловой поворот довольно резкий, на все сто восемьдесят. От откровения, дающего понимание святости живого мира, в картину разрушения храма... Что это? Храм рушится потому, что недостаточно свят — не настолько, чтобы человек мог обрести святость в нём, ограничив себя и уйдя от природы? Или храм рушится потому, что служитель был нерадив? Скорее всего, всё же рушится он потому, что рушиться свойственно построениям человеческого разума. Храм, чему бы он ни был посвящён, — творение рук человеческих. Система есть творение человеческого разума. Она упорядочивает, но она же и ограничивает. Как любое вторичное творение, она обречена пасть... Но что делать тому, кто переживает крушение башни? Есть варианты.
VIII
Омоет жаркой кровию Тельца
И умастит редчайшими маслами.
В ковчежец поместит слюну скопца,
Творя над ней покров из заклинаний.
Толчёный оникс, известь и сурьму
Смешает и зальёт кипящей ртутью,
А после на полночном перепутье
Содеет круг — и тем прославит тьму.
О, сколько их, упавших в эту бездну,
Чей атанор безумием надтреснут!
Суфлёр, суфлёр, как небосклон твой сер!
И ты умрёшь, как все, и станешь пылью,
Узнавши цену всем своим усильям,
Когда взойдёт над миром Люцифер.
Снова вернулись к теме «вздорных басен» и подлинной духовности. Здесь — в противопоставлении подлинной алхимии и профанированной магии. Избравший второе — канет в Бездну, в то время как есть способ достойно явиться на последний Суд.
IX
Когда взойдёт над миром Люцифер
В невыразимой гордости и славе,
И все изводы человечьих вер
Пред ним падут и путь ему исправят,
Настанет срок проснуться королям.
И, путаясь в отросших рыжих косах,
На севере восстанет Барбаросса,
А на востоке — грозный Сулейман.
Их призовёт на битву дом Давида.
Смотри: в багровых тучах над Мегиддо
Сам Михаэль горящий меч простер!
Исус Навин, как встарь, вздымает руку.
А значит — в час, когда ударят луки,
На миг прервётся бег небесных сфер.
X
На миг прервётся бег небесных сфер,
И вскинется, разбужен тишиною,
На узком ложе старый кавалер,
Живущий при больнице на покое.
Он выйдет в сад, затопленный луной,
В недоуменье: как же так случилось,
Что всё вокруг волшебно изменилось,
И сам он не старик, а молодой?
Всё ярче реки лунного огня.
Он слышит ржанье своего коня
Там, в глубине разросшегося сада.
И вдруг, поняв, бросается вперёд,
Покуда ангел держит небосвод,
Открыв тропу для избранного стада.
Подавляющее большинство комментариев в обсуждениях Венка (причём значительная часть из них имеет негативную или же недоумённую окраску) касается 9-11 сонетов. Имею в виду вопрос о том, почему строка «когда взойдёт над миром Люцифер» лишена негативной коннотации и высказанного на сей счёт предположения, что под данным именем подразумевается Утренняя Звезда, а также многочисленные выпады по поводу «рая», колоритно изображённого Сергеем Александровичем в 11 сонете:
XI
Открыв тропу для избранного стада,
Господь её немедленно закрыл.
Поскольку всяк, кто ей избегнул ада,
С собою всё семейство притащил.
Набился рай пелёнками и воем,
Подштанниками, грохотом кастрюль,
Свекровями, что за своих сынуль
С невестками сражались смертным боем.
Теперь сам Пётр спать уходит в ад.
Гляди: два альгвасила там стоят.
Когда же мы спихнём весь этот хлам?
Мечтаю выйти из ворот Толедо
Живым, вдобавок плотно пообедав
И поклонившись древним королям.
Очевидно, что в сонетах 9-11 имеется в виду Апокалипсис (если не в прямом смысле, то, по крайней мере, как аллегория). Так что, наверное, всё-таки «Люцифер» употреблён в классическом значении. Без негатива — поскольку следом-то грядёт окончательное торжество праведников — так зачем паниковать?
Хотя, возможно, и здесь укрыт второй смысл: «взойти над миром» может и, действительно, Утренняя Звезда (именуемая Люцифером), а это уводит к куда более неоднозначным ассоциациям. «Избранное стадо», специально для несведущих, — это отсылка к тому же Апокалипсису, точнее, к месту, где говорится о последнем Суде и о том, что по его итогам лишь избранные войдут в Небесный Иерусалим.Впечатляют комментарии по поводу 11 сонета: дескать, Калугин пренебрежительно относится к обывателям (действительно! Бедные! За что?! Неужели его настолько раздражает грохот кастрюль?!).
У него (Калугина) есть замечательное интервью журналу «Квир». В
котором он просто изничтожает идею «избранности». Он там го-
ворит: нет избранных, все в жопе, все грешные. Никто не вправе
считать себя выше другого. (...) И этот его подход мне близок. А
тут, во втором венке пошло деление на «мы» (орден) и на «они»
(свекрови и прочая грохочущая кастрюлями родня). И этот подход
мне не близок.
Между тем весь 11 сонет — это «пинок» в адрес буквалистичного, бездуховного понимания апокалиптического обещания рая для «избранного стада» в христианской традиции, а также таких вещей, как утверждение, что жена спасётся через своего мужа и т.д. Это не об обывателях, весь грех которых в том, что они гремят кастрюлями вместо того, чтобы думать о высоком. Нет, это о набожных дамах, которые, благостно укутавшись платками, ходят в церковь и бьют челом, но, выйдя из церкви и снимая платки, превращаются в стервозных мегер; о шипящих на всё и всех старухах, рассчитывающих на рай в силу того, что они неукоснительно соблюдают обряды; о тех, кто чуть ли не силой навязывает веру своим близким, пытаясь протащить их в рай (а главное — попасть туда самим; по блату; за общественную активность). Иными словами, дамы и господа, это стёб над «раем» тех, кто считает: следования догме достаточно, чтобы оказаться в числе «избранного стада», надень крестик — и автопилотом спасёшься (да при том ещё и сохранив тело со всеми плотскими радостями — чем не хорошо?). Но на самом деле попасть ТУДА возможно только совсем иначе...
XII
И, поклонившись древним королям,
Она выходит, глядя пред собою,
К баронам и блистательным князьям,
Толпящимся, как чернь, в её покоях.
Горящий город в стрельчатом окне
Отбрасывает огненные блики
На латы и на сумрачные лики
И отсветами пляшет на стене.
Возлюбленная, близок час исхода!
Нам небеса распахивают своды.
Вослед тебе, по облачным полям,
Прорвав тенёта лунного колодца,
Дорогою, ведущей через Солнце,
Мы выйдем к лебединым кораблям.
...Город горит, но это не касается тех, кто может следовать за НЕЙ (за таинственной НЕЙ, по поводу которой Интернет полнится вопросами — кто же она...). А ещё перед НЕЙ оказываются «чернью» «бароны и блистательные князья» (власть предержащие) — так что выясняется, что титулы, положение в обществе, земное благополучие — вполне можно назвать химерами в том значении, в каком обычно употребляется это слово. Зато лебединые корабли предстают вполне реальными...
XIII
Мы выйдем к лебединым кораблям
Июльским полднем, пахнущим смолою.
С кормы седобородый капитан
Приветливо помашет нам рукою.
Неспешно из мешков доставши снедь
И приложившись к фляге понемногу,
Мы сядем перед дальнею дорогой
И долго будем в облака смотреть.
За челноком идти придется в порт.
Рыбак доставит нас под самый борт.
И, руки протянув, как за наградой,
Навстречу сверху поданным рукам,
Мы присоединимся к морякам,
Берущим направленье на Плеяды.
Вполне себе чувственный (...Малкут пребывает в Кетер...) пейзаж, вот только чего-то не хватает. Ах, да: горящих городов, рушащихся церквей, склочных матрон, латных десниц, угрожающей петли... Всё это — позади, внизу, потому что. Всё прекрасно, чисто. Всё просто. Вот только чтобы достичь этого «просто», необходимо прорвать «тенёта лунного колодца» (путы Йесод, сфиры Луны, действительно оказываются на пути того, кто поднимается по Древу Жизни) и идти «дорогою, ведущей через Солнце» (Тиферет). Этой дорогой и впрямь можно подняться, только следуя ЕЙ — вечной возлюбленной философов — Истине. Она — Вечная Женственность, Мать Мира, Второй Аркан Таро. В образе «лебединых кораблей», покидающих юдоль скорби и страданий, как было замечено в обсуждениях, есть нечто толкиновское, точнее, толкинистическое — мотив СВОЕГО рая за границами земного мира, куда уходят те, кто перешёл грань смерти и бессмертия. Тут уж становится окончательно понятно, что центральная тема Венка — путь достижения рубедо и, как итог, — выход за рамки как оков материального, так и общепринятых представлений о духовности, и Плеяды, путеводные звёзды древних, в прямом смысле оказываются Гаванью для «лебединых кораблей», отправляющихся... в Небеса.
...Качели на миг останавливаются на самой высокой точке, замирают экстатическим, тонким ощущением прикосновения к Бесконечности... И идут вниз.
Речь не о них. Не о Небесах. Речь о здешнем. О мире... О живых людях. О нас с вами.
XIV
Берущим направленье на Плеяды
Искателям колхидского руна,
Бездумным и святым сынам Эллады,
Не знающим, что в мире есть вина,
Подобны мы, когда сюда приходим.
В глазах и в сердце плещется лазурь,
И кажется смешным бояться бурь,
А смерти — смерти просто нет в природе.
О боги, лишь неведеньем и светом
Вся жизнь живёт. И кружатся планеты,
И женщины не устают рожать,
В небытии проделывая бреши.
А их — пусть то начётника утешит —
Мы предоставим Слову наполнять.
Ключ, как было замечено в обсуждениях, «переворачивает» всё «неожиданным» образом: выясняется под конец, что это «Орден будет ждать жену, архитриклина и жонглёра». Действительно, и зачем только Ордену эти трое? Вариант — ждать новых искушений, чтобы утверждать свою духовность — притянут. Может быть, ждать, что когда-нибудь и те, кто сейчас живёт суетным, приобщатся к Ордену? Но если с женой (допустим, блудница) ясно, с жонглёром (лицедей) — более-менее, то архитриклин-то в чём провинился? Вряд ли разумно рассматривать его как символизацию греха чревоугодия. Впрочем, то, о чём говорит Ключ (как и весь Венок, впрочем), в любом случае слишком глобально для того, чтобы оставлять место таким частностям.
Ключ
Мы предоставим Слову наполнять
Внимающих себе, как приговору.
И цепь замкнётся. Орден будет ждать
Жену, архитриклина и жонглёра.
Укрывши лица и раскрыв сердца,
Приступит Братство к всенощному бденью,
И алтаря холодные ступени
Омоет жаркой кровию Тельца.
Когда взойдёт над миром Люцифер,
На миг прервётся бег небесных сфер,
Открыв тропу для избранного стада.
И, поклонившись древним королям,
Мы выйдем к лебединым кораблям.
Берущим направленье на Плеяды.
Ключ не переворачивает смыслы, а расставляет всё по местам: внимающие себе как приговору найдут Слово, Орден будет ждать исполнения законов миропорядка, где едины Природа, Человек и Божественная Пустота, а когда свершится Суд — обретшие Бога обретут свой рай.
Такая вот «конфессиональная агитка». Не ясно только, в агитации какой именно конфессии обвинили Калугина
))Второй венок сложнее первого. Первый венок прозрачен, как капля чистейшей воды, он говорит о том, что знакомо почти каждому (по крайней мере, из калугинской аудитории). Его не надо толковать — его поймёт всякий, кто пережил созвучное. А во втором нужно разбираться. Причём желательно — осушив чашу разом предварительно, что всем и рекомендую
)Оккультно-религоведческий журнал "Апокриф"
Официальное издание Ордена Белой Обезьяны
Жизнь 8. № 1 (97). Ноябрь 2015 e.v.
А между тем начинается тур Сергея Калугина на Дальнем Востоке. С чем всех (и Сергея Александровича, и жителей Дальнего Востока) категорически поздравляем!
@темы: статьи, Сергей Калугин, Венок сонетов 2, концерты
-
-
20.12.2015 в 19:44